Бельгийскому курортному городу Спа выпала необычная слава: его название из имени собственного стало нарицательным. «Пойдем в спа», - говорят сегодня друг другу отдыхающие по всему миру, вряд ли задумываясь, откуда взялось это слово. А мы отправимся в тот Спа, что с большой буквы.

Версальский «мирный» договор оставил Европу в состоянии хаоса, как политического, так и экономического. «Союзникам» приходилось урегулировать последствия не только войны, но и «мира», который они сами составили. Этой цели служили многочисленные конференции, нередко проводившиеся в уютных курортных городках. Конференция в Спа в июле 1920 года интересна для нас по двум причинам. Первая: туда впервые пригласили немцев и дали им возможность изложить свою позицию. Вторая: Франция получила право ввести войска в Рур, если Германия не выполнит принятых обязательств по поставкам угля.

Германия не могла выполнить навязанные ей обязательства даже в смягченном варианте. Франция не спешила воспользоваться правом ввести войска, памятуя о недовольстве Лондона и Рима оккупацией Франкфурта и Дармштадта в апреле-мае 1920 года, предпринятой без согласия и даже уведомления «союзников». Это, в свою очередь, вызывало недовольство националистов из монархического движения Action française . «Пришло время проводить в отношении Германии политику, соответствующую победе», - заявил 24 мая 1920 года его трибун Леон Доде, подчеркнув, что экономические отношения Франции и Германии «должны основываться на нынешнем положении победителя и побежденного» (DDR, 43, 46).

Не вдаваясь в детали международных конференций и парламентских дебатов, остановимся на важнейших событиях и ключевых фразах.

В конце октября 1920 года Доде развернул в газете L’Action française кампанию за оккупацию Рура: «В нынешних условиях преступно и безрассудно не использовать единственную меру, которая гарантирует нам защиту от немецких поползновений к новой агрессии. <…> Состояние наших войск превосходно, как никогда, но станет еще лучше, когда они увидят в этом энергичном акте осязаемое, материальное проявление победы, которая до сегодняшнего дня остается платонической. <…> Не боюсь заявить, что вступление наших войск в Рур и уверенность в том, что мы заставим Германию заплатить все, что она должна, в сочетании с обеспечением полной безопасности наших границ вызовут подлинный энтузиазм. <…> Этого ждут, и когда оно свершится, каждый француз вздохнет с облегчением» (LDA, 16–17).

«Экономический кризис может быть разрешен только внешнеполитическими действиями, - подчеркнул вождь монархистов Шарль Моррас. - Для достижения успеха действия должны быть военными» (ММТ, I, 185).

Шарль Моррас. Открытка с автографом. Из собрания В.Э. Молодякова

12 января 1921 года Палата депутатов отправила в отставку премьера Жоржа Лейга, обвиненного в «раболепствовании» перед Лондоном по экономическим вопросам. Президент Александр Мильеран поручил формирование кабинета мастеру компромиссов Аристиду Бриану, которого L’Action française прямо называла изменником и требовала предать Верховному суду.

3 марта победители предъявили очередной ультиматум по репарациям. «Мы легко можем оккупировать все части Германии, какие захотим, - заявил днем позже Жак Бенвиль, главный эксперт L’Action française по германским делам. - Но если только для того, чтобы получить подпись под очередной бумагой, то не стоит. Военная прогулка, с которой мы вернемся с пустыми руками? Нет уж, спасибо!» (JBJ, 75).

Не получив удовлетворительный ответ из Берлина, «союзники» 7–8 марта заняли Дуйсбург, Дюссельдорф и Рурорт, а 13 марта установили таможенную границу по Рейну в соответствии со статьей 270 Версальского договора. Под угрозой занятия всего Рурского бассейна Германия в мае согласилась с требованиями «союзников», но «когда поводы для оккупации были устранены, французская оккупация все же осталась» . «Германия не заплатит, и мы останемся», - записал Морис Баррес слова экс-премьера Жоржа Клемансо (GPR, 386). Оба хотели, чтобы Германия заплатила - и чтобы Франция осталась. Того же мнения придерживался Моррас: «Можно позволить ей (Германии. - В.М. ) работать достаточно для того, чтобы платить и жить, но не настолько, чтобы она стала опасной для нас» (ММТ, I, 284).

С таким подходом обеспечить мир в Европе было затруднительно.

Бриан не был ни «предателем», ни «агентом бошей». Имея собственное понимание национальных интересов Франции и реалий момента, основанное на долгом опыте, он сделал ставку на демократические силы в Берлине и рассчитывал видеть Веймарскую республику мирным младшим партнером в европейском «концерте», не допуская ее чрезмерного сближения с Лондоном (посла в Берлине лорда д’Абернона считали дипломатическим ментором германского правительства) и, тем более, с Москвой. При этом премьеру приходилось считаться с Великобританией, экономические и политические позиции которой после войны укрепились, стремясь сохранить то немногое, что осталось от согласия между Лондоном и Парижем. Моррас, Доде, Бенвиль, Баррес не верили в сотрудничество единой Германии с Францией, поскольку та остается «Пруссией», а ее социалисты - такие же пангерманисты, как Гуго Стиннес и другие магнаты, и действуют с ними заодно.

После очередной поездки Бриана в Лондон в мае 1921 года Моррас призвал действовать без оглядки на «союзников», коль скоро они не могут и не хотят гарантировать безопасность Франции. «Сейчас мы достаточно сильны, чтобы выступить в одиночку. Но в нынешней ситуации эта сила с течением времени будет убывать. Применив, показав сегодня нашу силу и политический дух, мы можем создать в Европе структуру, к которой присоединятся наши колеблющиеся друзья». «Нуждаемся ли мы в Англии? - добавил он. - Да, как и она в нас» (ММТ, I, 260). «Первое, что необходимо нам, - подхватил Бенвиль, - это не безопасность, о которой говорится в официальных речах. Это свобода действий, без которой мы не обретем безопасность» (JBJ, 111).

Несмотря на эти аргументы и призывы, депутаты раз за разом голосовали за доверие кабинету, располагавшему устойчивым большинством. Доде назвал Палату «недальновидной, хотя и патриотичной», но Моррас критиковал уже не правительство и президента, а весь Национальный блок и депутатский корпус: «Есть нечто более презренное, чем Бриан: это сама Палата». Досталось даже «нашему дорогому Барресу» за «иллюзии в отношении Бриана, удивительные для столь опытного психолога» (Доде), «да раскроет он глаза на творящееся в Палате» (Моррас) (DDR, 77–81).

Баррес внял критике. Когда Бриан под влиянием Лондона заговорил о возможном снятии санкций против Германии, он - «вместе со всей Францией» - потребовал их сохранить и проводить «политику победителей» вместо «политики слабости» (GPR, 146, 161). Решение Бриана об отмене таможенной границы по Рейну Баррес оценил как «огромную ошибку», «бедствие» и «непостижимый шаг назад», сделанный «ради нашего подчинения английской политике» (GPR, 166–167, 171). Насмехаясь над аргументом, что граница «серьезно затрудняет жизнь Германии», Моррас назвал решение «маневром в пользу бошей» (ММТ, I, 284).

18 октября 1921 года Доде произнес в Палате речь, которую считал одной из важнейших в своей депутатской карьере (LDA, 52–91). Поводом стало убийство в Верхней Силезии французского наблюдателя капитана Монталегра, темой - политика в отношении Германии, целью - свержение Бриана. Под выкрики слева «королевский прокурор» обвинил правительство в отходе от жесткой репарационной политики и осудил соглашения с Берлином об «урегулировании» выплат.

Леон Доде. Открытка. Из собрания В.Э. Молодякова

На следующий день в дискуссию вступил Баррес. В отличие от Доде он не давал волю эмоциям, говорил корректно и аргументированно, пересыпая речь цитатами из Бриана. Поддержанный аплодисментами правых оратор потребовал объяснить причину отказа от столь эффективной меры, как санкции и таможенная граница: «Трудно поверить, что вы приняли эти значительные и удачные меры только для того, чтобы отказаться от них через несколько месяцев» (GPR, 177). «Рейнский регион - источник жизни германской экономики, - отметил Баррес. - Дуйсбург - самый большой речной порт Европы. Дюссельдорф - столица железа и стали. Восемь десятых химической промышленности Германии находятся на левом берегу Рейна. Мы хотим контролировать экономическую жизнь Рейна. <…> Рейн может гарантировать нам и репарации, и выполнение договора, - заключил он. - <…> Отмена санкций есть проявление слабости, капитуляция, на которую мы не можем согласиться» (GPR, 187, 196).

Бриан, которому хлопали слева, ответил, что санкции сыграли свою роль и теперь причиняют неудобства не только немцам, но англичанам, бельгийцам и даже французам. «Не порочьте экономические санкции, - парировал Баррес. - Они были превосходными» (GPR, 204). «Я верю, что все мы должны сплотиться вокруг правительства, стоящего перед огромными трудностями, помогать ему, поддерживать и направлять, - записал он после дискуссии. - Но как его направлять? Как убедить, что оно ошибается?» (GPR, 397).

Спор показал главное расхождение двух позиций в отношении Германии. «Бош заплатит», только если ему дадут возможность заработать, говорили левые, для чего необходимо возрождение промышленности и торговли. Экономическое возрождение Германии - залог возрождения всей Европы, находящейся в кризисе. Так же думали англичане, американцы и сами немцы - и спорить с этим трудно.

Правые настолько боялись экономического и политического усиления Германии и, как следствие, возможного реванша, что были готовы поставить под угрозу получение репараций - жизненно необходимых Франции для преодоления последствий войны и выплаты долгов Великобритании и США. «Только мы хотим ослабить Германию», - честно заявил Бенвиль, пояснив: «В 1914 году мы видели, что такое организованная Германия. Видеть это еще раз мы не хотим. В сто раз лучше, если она не заплатит и нам придется отправиться туда искать наши деньги» (JBA, I, 88–89).

Вожди Action française были уверены, что позже Германия не просто откажется платить, но «разбогатев, станет сильной и все заберет назад» (JBJ, 120). Поэтому призывали выжать из нее как можно больше и как можно быстрее. Чем сильнее на нее давили, тем меньше она могла и хотела платить и тем меньше получала Франция.

Порочный круг, но именно туда вела подобная политика. Недальновидная и опасная, она не исправляла экономическое и ухудшала политическое положение как самой Франции, так и всей Европы. И она в итоге возобладала.

Совещание Верховного совета «союзников» в Каннах в начале января 1922 года решило судьбу Бриана. Не добившись от Ллойд Джорджа гарантий безопасности, премьер согласился на сокращение репараций, на участие Германии и Советской России в экономическом восстановлении Европы и в Генуэзской конференции на равных с победителями. «Мы протестуем против такой экономико-дипломатической амнистии», - заявил Моррас (ММТ, II, 97). Если нападками L’Action française можно было пренебречь, то недовольство президента Мильерана, которое тот выразил вопреки политическим обычаям Третьей республики, не оставляло премьеру выбора.

10 января Доде потребовал провести внеочередные парламентские дебаты. Предложение не прошло, но число сторонников кабинета стремительно убывало. Заседание 12 января открылось резкой речью председателя Палаты Рауля Пере, который год назад точно так же похоронил кабинет Лейга. Вернувшийся из Канн премьер попытался оправдать свои действия, призвал «других сделать лучше» и подал в отставку. L’Action française вышла под «шапкой» «Бриан ушел. Да здравствует Франция».

«Каково участие Доде в отставке Бриана? - задался вопросом историк Франсуа Майо. - Сам он не сомневался, что премьера сбросили монархисты. <…> Несомненно и воздействие ежедневной аргументации Бенвиля, поскольку все в Палате, будь то союзники или противники, каждое утро читали L’Action française . Можно заключить, что Бриану пришлось уйти под давлением Доде в связи с вопросами внешней политики, но надо учесть два обстоятельства. Первое: Доде не лишил Бриана большинства, что вынудило бы того подать в отставку. Второе: его уход объясняется наметившимся расколом Национального блока» (DDR, 69–70).

Правительство возглавил экс-президент Раймон Пуанкаре, который, лишь немного перетасовав колоду, включил в него большую часть министров прежнего состава.

«Возвращение Пуанкаре к делам предотвратило катастрофу», - утверждал в 1924 году Моррас . Какие отношения связывали их? Левые противники «Пуанкаре-войны» утверждали, что он попал под влияние монархистов. Премьер, по словам Доде, «больше всего боялся прослыть “реакционером”» (LDA, 210), поэтому неохотно принимал поддержку справа и заигрывал с радикалами. Юджин Вебер, первым попытавшийся рассмотреть вопрос объективно, сделал вывод: «С 1916-го по 1923 год Action française и Пуанкаре находились в одном лагере: оба ненавидели Германию, выступали за жесткую политику репараций, ждали возможности отделить Ренанию от Рейха. <…> Пуанкаре отдавал должное не только патриотизму Морраса, но и важности его партии, поддерживая частные отношения, которые не мог сделать публичными. <…> То, что мы знаем о Пуанкаре, позволяет утверждать, что в отношениях с Моррасом он не выдал никакую государственную тайну и не превысил свои полномочия. <…> Ничто не доказывает, что Моррас или Доде оказывали какое-то особое влияние на Пуанкаре» . Знакомство Доде с премьером было давним (тот бывал в доме его отца Альфонса Доде), но формальным.

В качестве главы Репарационной комиссии «союзников» премьер заслужил нелестный отзыв Ллойд Джорджа, антипатия с которым была взаимной: «Выбор Пуанкаре в качестве председателя был роковым: не могло быть уже и речи о рассудительности и умеренности. Он считал своей обязанностью быть безжалостным, безрассудным и требовать невыполнимого. Его ненависть к Германии делала его одержимым» . Премьер был настроен заставить «бошей» платить - любыми средствами, кроме военных.

Первым тревожным звонком стала Генуэзская конференция в апреле 1922 года, на открытии которой итальянский премьер Луиджи Факта заявил: «Больше нет ни друзей, ни врагов, ни победителей, ни побежденных, а есть лишь люди и страны, желающие объединить свою энергию, чтобы сообща достигнуть высокой цели» (ММТ, II, 124). «Имею честь спросить у докторов права с Кэ д’Орсэ, - отреагировал Моррас, - какова разница между речью Факта и аннулированием Версальского договора» (ММТ, II, 126).

Жак Бенвиль. Фотография с издательского буклета. Из собрания В.Э. Молодякова

Особенно бурную реакцию вызвал Рапалльский договор Германии и Советской России. «Было время, - напомнил Моррас, - когда прекраснодушные люди смеялись в лицо нам - Доде, Бенвилю, Пюжо, мне - за одержимость германо-русским союзом» (ММТ, II, 133). «Вызов брошен, - восклицал Бенвиль. - Немцы и русские открыто издеваются над “союзниками” и ничего больше не боятся. <…> Канцлер Вирт и “достопочтенный” Чичерин взяли инициативу в свои руки и устроили знатное представление. <…> Генуя показала всему миру, что у “союзников” больше нет реальной власти» (JBA, II, 84–86).

Предложив приравнять Рапалльский договор к casus belli , Моррас призвал ввести войска в Рур: «Рейх заключил военный и политический союз против нас. Рейх должен быть лишен права и возможности играть таким опасным оружием, как дипломатия и армия» (ММТ, II, 161). План оказался чрезмерным для Пуанкаре, «бездействие» которого приводило Морраса «в ужас» (ММТ, II, 138). Остается вспомнить мудрые слова Бенвиля: «Тот, кто действует, подчиняется другим правилам, нежели тот, кто пишет. С пером в руке можно создать образ того, что должно быть. Находясь во власти, приходится считаться с тем, что есть» (JBJ, 121).

На дебатах 30 мая по итогам Генуэзской конференции солировал Баррес, заявивший, что для экономического возрождения Европы необходимы «моральное возрождение» и «консолидация западного духа», т.е. французская гегемония и давление на Германию. К ее грехам оратор отнес не только тайную ремилитаризацию и снисходительное отношение к реваншистской пропаганде, но желание «восстановить производительные силы в прежнем или большем масштабе» и выиграть «промышленную войну, не заботясь об обязательствах, наложенных поражением» (GPR, 285–288). Джон Кейнс, удостоившийся личной отповеди оратора, писал: «Вокруг Германии как центра группируется вся остальная европейская экономическая система; от процветания и предприимчивости Германии зависит главным образом процветание остального континента». «Под предлогом экономического возрождения Кейнс разрушает моральный дух» (GPR, 290), - заявил Баррес, понимавший «экономическое возрождение» по-своему: «бош» должен платить, не зарабатывая при этом денег.

Лейтмотивом выступлений Морраса лета-осени 1922 года стали призывы действовать самостоятельно, без оглядки на Англию. Отметив у французского правительства «привычку ничего не делать, не повернувшись сначала в сторону Лондона и не спросив разрешения у хозяев», он саркастически заметил, что «лондонские хозяева привыкли отвечать “нет” на наши самые почтительные просьбы по той простой причине, что наши действия, если мы предлагаем действовать, нарушают их комбинации или комбинации их друзей и протеже» (ММТ, II, 168).

Речи Пуанкаре становились все грознее, но ими дело и ограничивалось. «Он еще раз заявил о решимости действовать, - подбадривал Моррас премьера. - Невозможно ему не верить. Мы верим. Чего он ждет?» «Уже слишком много злых языков спрашивают, чем политика Пуанкаре отличается от политики Бриана, - добавил он. - Первый все угрожал перед тем, как во всем уступить. Второй меньше уступает и меньше угрожает, но не идет вперед и ничего не делает. Ну и когда?» (ММТ, II, 177–178).

Каплей, переполнившей чашу терпения националистов, стала реплика нового канцлера Вильгельма Куно: «Возможно, оккупация Рура и входит в планы Елисейского дворца, но за два года наши уши привыкли к подобным речам» (ММТ, II, 187). Возмущенный Моррас процитировал эти слова 11 декабря. Через четыре дня в Палате депутатов Доде потребовал оккупации и эксплуатации Рура, невзирая на возможные риски.

Пуанкаре медлил, хотя понимал, что «бош не заплатит». Его беспокоила позиция Лондона - и не зря. Через 26 лет Ксавье Валла записал рассказ Морраса:

«На Рождество 1922 года португальская королева Амелия и ее брат герцог Орлеанский (претендент на французский престол, которого поддерживало Action française . - В.М. ) были на чае у короля Георга V, где собрались только венценосцы, нынешние или бывшие. Обратившись к ним, Георг сказал: “Вы, французы, хотите оккупировать Рур, но мы будем противостоять этому всеми силами и, если надо, поднимем курс фунта до ста франков”. Королева Амелия сразу предупредила меня об этих враждебных намерениях, чтобы я сообщил правительству. Я написал Пуанкаре, что у меня есть для него важное сообщение. Он попросил немедленно связаться с генеральным секретарем кабинета. Высокий чин выслушал меня с улыбкой, доказывавшей, что агенты Кэ д’Орсэ не заметили у наших союзников никаких тревожащих настроений. Пуанкаре живо поблагодарил меня. Через несколько дней он оккупировал Рур» .

В первый день 1923 года, накануне переговоров с англичанами, L’Action française поместила на первой полосе статью Доде «Рурский залог». Заявив, что «политический вопрос, стоящий перед Францией» из «вопроса согласия» превратился в «вопрос энергии и воли», автор потребовал «взять за горло и за кошелек германских магнатов, подлинных королей демократии и реванша». Он призвал Пуанкаре действовать без оглядки на «союзников» и оппозицию - «подтвердить делом, а не только речами, независимость французской политики», пользуясь поддержкой парламентского большинства. «Если у него не хватает духа, пусть передаст дело в наши руки», - заключил «королевский прокурор».

Парижские переговоры Пуанкаре с британским премьером Эндрю Бонар Лоу в начале января 1923 года завершились, по выражению Морраса, «дружеским расставанием». Англичане отвергли силовые меры, французы - предложения создать международный комитет экспертов с участием США, предоставить Германии мораторий на четыре года и зафиксировать суммы ежегодных платежей. Назвав 4 января оккупацию Рура «несчастием для экономической жизни всей Европы», Бонар Лоу, как выразился его «прогерманский» посол д’Абернон, «формально снял с себя всякую ответственность за результаты французского вторжения в Рур и выразил искреннее сожаление по поводу сложившейся ситуации. Одновременно французское правительство было заверено в том, что чувства дружбы между Англией и Францией остаются неизменными и что мы собираемся свести до минимума всякие предлоги для трений и конфликтов, вытекающих из французской акции» .

«Франция вновь становится хозяйкой своих дел, - ликовал Моррас на следующий день. - Ей придется разбираться с ними в одиночку, но давно пора так поступать». «Я никогда не восторгался планом простой оккупации или окружения Рура, - заявил он, призвав к решительным действиям. - Военная прогулка до самого Берлина может ускорить дезорганизацию Рейха и придать центробежным силам уверенность в том, что их защитят от сил объединяющих». Чувствуя запах войны, он потребовал жестких превентивных мер против «внутреннего врага», добавив: «Почему бы Пуанкаре не ввести в правительство Доде, Барреса, Бенвиля, несколько решительных монархистов и националистов?» (ММТ, II, 188–192). «А теперь… живо в Рур!» озаглавил Доде передовицу 6 января: «Уфф! Наконец-то мы освободились от этой сердечной, но невыносимой опеки, от этого английского ига. <…> Выпьем и снова нальем за вновь обретенную свободу действий!» (LDA, 217–221).

Головокружение началось еще до успехов.

11 января французские и бельгийские войска оккупировали часть Рура площадью 4300 кв. км, где сосредоточены 80–85% добычи германского каменного угля и 80% производства железа и стали. Моррас торжествовал: «Через три года республика догадалась, что Action française было право, и оккупировала Рур» . Формально вторжение ставило целью заставить Германию платить с помощью «продуктивных залогов», т.е. конфискаций, причем у частных владельцев, хотя репарации - обязанность государства.

Имелись и другие причины. «Речь не об эксплуатации шахт и заводов Рура, но о контроле над ними», - признался Пуанкаре 19 февраля Барресу (GPR, 422). Однако близкий к деловым кругам журналист Фернан де Бринон утверждал, что многие магнаты французской металлургии не поддерживали идею оккупации Рура и, тем более, не были ее инициаторами, поскольку предпочитали мирно развивать с трудом налаженное партнерство с немцами, не отягощая его политическими конфликтами. Силовые меры попросту грозили их бизнесу большими убытками .

Канцлер Куно осудил агрессию, отозвал послов из Парижа и Брюсселя и призвал население к «пассивному сопротивлению», в чем его негласно поддержал британский посол. «Протесты берлинского кабинета просто смешны, - писал Бенвиль в день начала оккупации. - Правительство, которое не управляет ни хозяевами, ни рабочими и тонет в пучине бумажных денег, способно лишь на бессмысленные жесты. <…> Истинная проблема Германии, как и любой страны, заключается в правительстве. Порадуемся, что у нее оно плохое и что мы этому поспособствовали» (JBA, II, 88–89).

«Мы останемся в Руре сколько нужно, но ни минутой больше», - заявил Пуанкаре в начале оккупации, отрицая наличие экспансионистских намерений. «Для того чтобы не уйти из Рура слишком рано, - провозгласил Бенвиль, - возможно, потребуется больше воли, чтобы войти туда» (JBA, II, 93). «Мы вошли туда, когда захотели, - бахвалился он в июле. - Мы останемся, если захотим. И никто не может заставить нас уйти оттуда. <…> Мы можем быть спокойны и повторить, что лучше вызывать зависть, чем жалость» (JBJ, 185).

Тактический успех Пуанкаре обернулся стратегическим провалом. «Пассивное сопротивление» свело на нет экономический эффект, вызвав резкое падение франка, рост налогов и государственного долга - обратное тому, что обещал премьер, отправляя войска за «золотом бошей». Ллойд Джордж заметил, что «своим мелодраматическим нашествием на Германию в поисках репараций он продемонстрировал все безумие попыток заставить немцев платить долги, когда касса пуста и кредиты исчерпаны» . Дело было не только в «заговоре магнатов» и злой воле «прусских чиновников», как уверяла L’Action française . Тяжелая экономическая ситуация и произвол оккупационных властей вызывали волнения. Следовавшие за этим репрессии, включая стрельбу по бастующим рабочим, только укрепляли антифранцузские настроения, которые объединили всех - от направляемых Москвой коммунистов до набиравших силу национал-социалистов.

Наихудшим оказался пиаровский эффект. Несмотря на оду Барреса «спокойствию, хладнокровию и сдержанности» французских войск в Руре (GPR, 332), уже оккупация 1921 года с участием «цветных» частей, солдаты которых не лучшим образом обращались с местным населением, подорвала престиж Франции. «Ни одно послевоенное событие не возбудило у американцев больше симпатии к Германии, чем оккупация Рура» . Американский журналист Джордж Сильвестр Вирек прозвал Пуанкаре «франко-негритянским вождем» (тогда это было «политкорректно»). Бывший итальянский премьер Франческо Нитти писал:

«Наиболее культурные города Европы подвергаются оскорблениям и насилиям со стороны цветных войск Франции. Без всякой необходимости, просто в целях издевательства, германское население подвергнуто моральной и физической пытке, которой не знали прошлые века. <…> Рейнские города, больше всех сохранившие творения готики, сейчас заняты неграми, явившимися из хижин, сделанных из ила и грязи. <…> Даже сейчас, спустя уже несколько лет после заключения мира, желтые, коричневые и черные люди стоят на Рейне, совершая безнаказанно всяческие насилия и преступления» . Подробности опускаю.

Пришла пора итогов. «Победа в Руре», которую апологеты сравнивали с «победой на Марне», оказалась пирровой, и надорвавшейся в экономическом отношении Франции пришлось согласовывать все действия с Лондоном. Теперь монархисты осуждали не только внутреннюю, но и внешнюю политику кабинета. Разрыв Action française с правительством в начале 1924 года стал одним из проявлений фатального ослабления Национального блока, потерпевшего сокрушительное поражение на выборах в мае 1924 года.

Новое правительство во главе с лидером радикалов Эдуаром Эррио взяло курс на восстановление союза с Лондоном, нормализацию отношений с Берлином и признание СССР. «Продолжение военной оккупации Рура - это сохранение изоляции Франции», - утверждал премьер . Он рассчитывал получить репарации с помощью межсоюзнических договоренностей, включая «план Дауэса», условием принятия которого Германия назвала эвакуацию Рура. В июле 1925 года оккупация закончилась.

Могло ли быть иначе? Полвека спустя, окидывая взглядом прожитую жизнь, публицист и бывший правый депутат Орас де Карбучия утверждал: «Победа Фоша заслуживала лучшего мирного договора. Договор Клемансо заслуживал лучшего исполнения. Клемансо отказался от доктрины Фоша и не потребовал ни создания независимой Ренании, ни постоянного размещения французских войск на Рейне. Пуанкаре не воспользовался плодами своей победы в Руре. Он не услышал последнее предупреждение от победителя в войне (Фоша. - В.М. Weber E. Le massacre de la victoire. 1919–1934. P., 1973. P. 507.

«Пассивное сопротивление»

Оккупация Рура привела к политике «пассивного сопротивления» Германии. Она была провозглашена главой правительства Куно 13 января 1923 г. в Рейхстаге. Её одобрило большинство депутатов и рурские промышленники во главе со Стиннесом.

Однако германские политики и промышленники не представляли себе реальных последствий такой политики. Париж усилил оккупационную армию и расширил зону оккупации. Французы заняли Дюссельдорф, Бохум, Дортмунд и другие богатые промышленные центры Рурской области. Они начали политику изоляции Рура от Германии и других стран. Командующий оккупационными войсками генерал Дегутт запретил вывоз угля из Рура в Германию. В результате Германия лишилась 88 % угля, 48 % железа, 70 % чугуна. Германия оказалась под угрозой экономического коллапса. Падение немецкой марки приобрело катастрофический характер, деньги обесценивались невиданными темпами. Кроме того, французы начали репрессии. Некоторых углепромышленников, включая Фрица Тиссена, арестовали. Круппа предупредили о секвестре его предприятий. Прошла волна арестов германских правительственных чиновников в Рурской и Рейнской областях.

В итоге попытка правительства Куно дипломатическими средствами оказать давление на Францию провалилась. Протесты германских властей по поводу арестов в Рурской области в Париже отвергли и признали полностью правомерными. Надежды на помощь Англии первоначально также себя не оправдывали. В Англии выражали сочувствие Германии и осуждали политику Франции, но втягиваться в конфликт не желали. Британская дипломатия отказалась и от посредничества.

Тем временем кризис в Германии негативно сказывался и на Англии, и на всей Европе. Снижение покупательной способности германского населения привело к падению английского экспорта и росту безработицы в Англии. Одновременно начал падать курс французского франка. Все это вызвало дезорганизацию европейского рынка. В Германии произошло резкое усиление праворадикальных, националистических и реваншистских движений и организаций. По всей Германии и, особенно в Баварии, формировались тайные и явные организации военного и националистического характера.

Всё это вызвало тревогу в Европе. 15 апреля 1923 г. Пуанкаре в выступлении в Дюнкерке подтвердил обоснованность рурской политики Франции. С его точки зрения, оккупация Рура была оправдана не только с экономической, но и политической, военной необходимости. По словам Пуанкаре, после четырёх германских вторжений в течение одного века Франция имеет право обеспечить свою безопасность. Бельгия поддержала Францию в этом вопросе.

Из-за ухудшения ситуации в Европе и под давление общественного мнения Лондон занял более активную позицию. 21 апреля 1923 г. лорд Керзон произнес в Палате лордов речь, в которой посоветовал Берлину представить новые предложения по проблеме репараций. 22 апреля 1923 г. германский МИД заявил, что готов рассматривать репарационный вопрос, но только в связи с признанием суверенитета Германии над Рейном и Руром. 2 мая 1923 г. германское правительство передало Бельгии, Франции, Англии, Италии, США и Японии ноту с предложениями по репарационному вопросу. Германия соглашалась установить общую сумму обязательств в 30 млрд. марок золотом, при этом всю сумму необходимо было покрыть при помощи иностранных займов. Но, Берлин предупреждал, что пассивное сопротивление Германии будет продолжаться до тех пор, пока не будет прекращена оккупация. Репарационную проблему Германия предлагала решить на уровне международной комиссии. Немцы ссылались на речь американского статс-секретаря Юза, который для решения репарационного вопроса предлагал обратиться к экспертам, людям которые пользуются высоким авторитетом в финансовых проблемах своей страны.

Предложение Германии вызвало новую дипломатическую схватку. Франция и Бельгия считали, что переговоры невозможны до прекращения пассивного сопротивления и, что они не собираются менять своих решений. К тому же Германию обвиняли в «восстании против Версальского договора». Англия предложила Германии представить более «серьёзные и ясные доказательства своей готовности платить, чем это было до сих пор». Японцы сообщили, что для Японии данный вопрос не имеет «жизненного значения» и предлагали решить проблему миром.

7 июня 1923 г. Германия предложила странам Антанты новый меморандум. Репарации предлагалось уплатить облигационными обязательствами на сумму 20 млрд. золотых марок, которые обеспечивались государственными железными дорогами и другим имуществом. Но, Франция снова не спешила ответом. Она опять вставила предварительное условие - прекращение пассивного сопротивления.

Англия же стала выступать за завершение рурского конфликта более настойчиво. В мае 1923 года в Британии произошла смена кабинета министров: отставка Бонар Лоу и назначение премьер-министром Болдуина. Новый премьер отпирался на торгово-промышленные круги и настойчиво добивались ликвидации рурского конфликта. Английская пресса стала активно доказывать, что финансовый хаос, промышленный и социальный крах Германии помешают восстановлению экономического равновесия Европы и соответственно, Англии.

Рурский конфликт приводил к усилению негативных политических тенденций в Европе. Фашистская Италия, пользуясь рурским кризисом, пыталась начать экспансию в бассейне Средиземного моря. Итальянское правительство предъявило свои притязания на всё восточное Адриатическое побережье. Выдвигался лозунг превращения Адриатического моря в итальянское море. Радикальные политики требовали включения значительной части Югославии в состав Итальянской империи. Югославию объявляли итальянской «святой Далмацией». На этой волне итальянцы заняли Фиуме. Италия и Югославия считали это непризнанное государство, провозглашенное 8 сентября 1920 г, итальянским поэтом Габриеле д’Аннунцио, своей территорией. Не получив поддержки Парижа, занятого проблемой Рура, Югославия вынуждена была отказаться от своих притязаний на Фиуме в пользу Рима. Одновременно итальянцы заняли Корфу и только под давление Англии, которая считала остров ключом к Адриатическому морю, отвели войска.

В это время в Германии нарастал революционных хаос. В августе 1923 года в Рурской области началась грандиозная забастовка, более 400 тыс. рабочих начали акции протеста и требовали ухода оккупантов. Эта забастовка была поддержана всеми рабочими Германии и привела к очередному политическому кризису. Возникла угроза уже вооруженного противостояния. Правительство Куно ушло в отставку. В результате было сформировано коалиционное правительство Штреземана - Гильфердинга. В своей программной речи в Штутгарте 2 сентября 1923 г. Штреземан заявил, что Германия готова пойти на хозяйственное соглашение с Францией, но она будет решительно выступать против попыток расчленения страны. Французы смягчили свою позицию и сообщили, что готовы обсудить проблему. При этом Франция снова сообщила, что необходимо прекратить пассивное сопротивление. Штреземан отметил, что германское правительство не может добиться прекращения пассивного сопротивления, пока не будет урегулирована проблема Рура.

После активных германо-французских переговоров, германское правительство опубликовало 26 сентября 1923 г. декларацию, в которой предложила населению Рура прекратить пассивное сопротивление. Общий экономический кризис и нараставшее в стране революционное движение принуждали Берлин к капитуляции. Спекулируя на теме возможности социальной революции, германское правительство давило на страны Антанты. Осенью 1923 года ситуация в Германии действительно была очень тяжелой. В Саксонии левые социал-демократы и коммунисты создали рабочее правительство. Такое же правительство было учредили в Тюрингии. Германия стояла на пороге революционного взрыва. Однако правительство отреагировало жестко. В мятежные провинции бросили войска и правые военизированные формирования. Рабочие республики были разгромлены. Подавили восстание и в Гамбурге. Германское буржуазное правительство, при поддержке части социал-демократов, одержало победу. Но, ситуация оставалась сложной.

Продолжение кризиса. Провал планов Франции

Капитуляцию Германии мировая общественность оценила как вторую войну, проигранную немцами. Казалось, что Пуанкаре близок к намеченной цели. Париж захватил инициативу в разрешении репарационного вопроса и лидирующее место в европейской политике. Премьер-министр Франции надеялся создать германо-французский угольно-железный синдикат, которым будет руководить французский капитал. Это давало Франции экономическое господство в Западной Европе и материальную базу для военного лидерства на континенте.

Однако Пуанкаре ошибся, веря, что Франция победила. Немцы и не собирались уступать Франции. Отказ от политики пассивного сопротивления был шахматным ходом. Берлин ждал, что Лондон, встревоженный усилением Парижа, обязательно вмешается. Да и французы не были удовлетворены этой победой. Они хотели развить успех. Это вызвало недовольство Англии. 1 октября 1923 г. Болдуин решительно осудил непримиримую позицию французского правительства. Британский министр иностранных дел Керзон вообще заявил, что единственный результат оккупации - это хозяйственный развал Германского государства и дезорганизация Европы.

Лондон заручился поддержкой Вашингтона и перешёл в дипломатическое контрнаступление. 12 октября 1923 г. британцы официально потребовали созвать конференцию для урегулирования репарационного вопроса при участии США. В британской ноте подчеркивалось, что Соединенные Штаты не могут остаться в стороне от европейских проблем. По мнению британского правительства, необходимо было вернуться декларации американского государственного секретаря Юза. Америка должна была стать судьей при решении вопроса о репарациях. Англия предлагала созвать международную конференцию с участием США.

Вскоре США сообщили, что охотно примут участие в такой конференции. Таким образом, англосаксы заманили Францию в хорошо подготовленную ловушку. После заявления США, британское правительство сообщило, чтобы Пуанкаре «хорошенько подумал», прежде чем отказаться от этого предложения.

Однако французы упорствовали. Пуанкаре задумал поддержать сепаратистов в Германии, чтобы создать буферные образования между Францией и Германией. Французы поддержали сепаратистские движения на Рейне и в Баварии. Замыслы Пуанкаре основывались на планах маршала Фоша, который предложил создать буферное рейнское государство. Однако другие державы Антанты отклонили этот план в 1919 году. Фош и в 1923 году предлагал захватить Рур и Рейнскую область.

Промышленники Рейнско-Вестфальской области поддержали идею создания Рейнского государства. Французский верховный комиссар Рейнской области Тирар сообщал Пуанкере, что промышленники и торговцы в Аахене и Майнце явно тяготеют к Франции. Многие рейнские и вестфальские фирмы были больше связаны с Францией, чем Германией. После оккупация Рура они были совершенно отрезаны от рынков Германии и переориентировались на Францию. К тому же революционное движение в Германии вызывало страх у определённой части буржуазии. В ночь на 21 октября 1923 г. сепаратисты заявили об учреждении «независимой Рейнской республики».

Почти одновременно усилилось сепаратистское движение в Баварии. Сепаратистами руководила католическая баварская народная партия во главе с Каром. Баварцы планировали вместе с «Рейнской республикой» и Австрией, при поддержке Франции, создать дунайскую конфедерацию. Кар рассчитывал, что отделение Баварии позволит ей освободиться от уплаты репараций и получить кредиты держав Антанты. Баварцы провели тайные переговоры с представителем французского Генштаба полковником Ришером. Французы пообещали баварским сепаратистам содействие и полную поддержку. Но замыслы сепаратистов были раскрыты германскими властями, поэтому Пуанкаре пришлось отмежеваться от Ришера и его планов.

Однако баварские сепаратисты не сдавались и в середине октября 1923 г. Бавария фактически отделилась от Германии. Находившиеся в Баварии части рейхсвера (вооруженных сил) возглавил генерал Лоссов, который отказался подчиняться распоряжениям военного командования. Верховный правитель Баварии Кар начал переговоры с Францией. На запрос Англии Пуанкаре ответил, что он не отвечает за то, что творится внутри Германии. Во время выступления 4 ноября 1923 г. Пуанкаре заявил, что Франция не считает себя обязанным охранять германскую конституцию и единство Германии. Глава французского правительства напомнил о «священном принципе» самоопределения наций.

Ещё более усугубил положение нацистский путч 8-9 ноября 1923 года (). Катастрофическое положение Германии и массовое обнищание населения привели к росту националистических настроений, которые использовали в своих интересах представители крупного германского капитала. Особенно активны были националисты в Баварии, где они вступили в тактический союз с баварскими сепаратистами (национал-социалисты поддерживали идею единой Великой Германии). Националисты организовывали боевые группы и направляли их в Рурскую область, чтобы превратить пассивное сопротивление в активное. Боевик устраивали взрывы на железных дорогах, аварии, нападали на одиночных французских солдат, убивали представителей оккупационных властей. Гитлер и Людендорф произвели в Мюнхене 8 ноября 1923 г. попытку захвата власти. Гитлер надеялся организовать в Баварии «марш на Берлин», повторив успех Муссолини в 1922 году. Но «пивной путч» провалился.

Тем временем ухудшилось экономическое положение Германии. Оккупация Рура была непродуманным шагом и привела к кризису французской экономики. Германия и после прекращения пассивного сопротивления не платила репараций и не выполняла обязательств по поставкам. Это тяжело отразилось на французском государственном бюджете и на курсе франка. К тому же расходы на оккупацию постоянно росли и к осени 1923 года достигли 1 млрд. франков. Пуанкаре попытался задержать падение франка путем увеличения на 20% налогов. Но этот шаг не улучшил ситуацию. К тому же британцы провели финансовую диверсию - английские банки выбросили на денежный рынок значительное количество французской валюты. Курс франка ещё более упал. Под финансовым и дипломатическим нажимом со стороны Англии и США Франции пришлось капитулировать. Пуанкаре сообщил, что Франция больше не возражает против созыва международного комитета экспертов по проблеме германских репараций.

План Дауэса

После долгих проволочек Франция согласилась на открытие работ комитета. 14 января 1924 г. в Лондоне начал работу международный комитет экспертов. Его председателем выбрали представителя США Чарльза Дауэса. Бывший юрист, получивший за участие войне чин генерала, Дауэс был тесно связан с банковской группой Моргана. Именно к этой группе обратилась за кредитом Франция. Морган пообещал Парижу ссуду в размере 100 млн. долларов, но при условии решения вопроса о немецких репарациях.

Во время заседания комитета главное место заняло обсуждение проблемы создания в Германии устойчивой валюты. Особенно на этом настаивали американцы. Их поддерживали в этом вопросе и британцы. Комиссия Дауэса, для изучения положения германских финансов, посетила Германию. Эксперты пришли к выводу платёжеспособность Германии будет восстановлена только при условии воссоединения всей страны.

9 апреля 1924 г. Дауэс объявил о завершении работы и представил текст доклада экспертов. Так называемый «план Дауэса» состоял из трех частей. В первой части эксперты делали общие выводы и передавали точку зрения комитета. Вторая часть была посвящена общему экономическому положению Германии. Третья часть содержала ряд приложений к двум первым частям.

Эксперты считали, что выплачивать репарации Германия сможет только после хозяйственного восстановления. Для этого стране необходимо было помочь. Это должен был сделать англо-американский капитал. Приоритет отдавали стабилизации валюты и созданию бюджетного равновесия. Для стабилизации германской марки предлагалось предоставить берлину международный заем в сумме 800 млн. золотых марок. В залог Германия должна была отдать таможенные пошлины, акцизы и наиболее доходные статьи госбюджета. Все железные дороги переходили на 40 лет к акционерному обществу железных дорог. Общая сумма репарационных платежей и конечный срок их уплаты не были установлены. Берлин только должен был дать обязательство уплатить в первый год 1 млрд. марок. Затем Германия должна была увеличить взносы и довести их к концу 1920-х годов до 2,5 млрд. марок. Источниками покрытия репарационных платежей стали госбюджет, доходы тяжёлой индустрии и железных дорог. В целом вся тяжесть репарация ложилась на простых трудящихся (на этом настоял крупный германский капитал), их изымали через специальные налоги.

Надо отметить, что эти налоги стали использоваться в Германии для широкой демагогической, шовинистической пропаганды. Германские капиталисты умалчивали, что сами не хотели терять свои прибыли и нашли пути к возмещению репарационных платежей за счёт простых людей. Виновниками тяжелого положения народа объявлялись внешние враги, и главным средством избавления от бедствий должна была стать новая война.

В целом план Дауэса предусматривал восстановление сильной Германии. Одновременно англо-американский капитал в союзе с частью крупного германского капитала собирался контролировать основные отрасли народного хозяйства Германии. Чтобы со стороны германских товаров не было конкуренции на рынках, где господствовал британский, американский и французский капитал, авторы плана Дауэса «великодушно» предоставляли Германии советские рынки. План был довольно хитрый, хозяева Запада защищали свои рынки от мощной экономики Германии и направляли экономическую и в перспективе и военную экспансию немцев на восток.

16 августа 1924 года на Лондонской конференции репарационный план для Германии был утвержден. Кроме того, на конференции было решено несколько важных вопросов. Франция потеряла возможность самостоятельно решать вопрос репараций, все конфликтные вопросы должна были решаться арбитражной комиссией из представителей Антанты, во главе с американскими представителями. Франция должна была в течение года вывести войска из Рура. Взамен военной интервенции была начата финансово-хозяйственная интервенция. Создавался эмиссионный банк под контролем иностранного комиссара. Железные дороги переходили в частные руки и также управлялись под контролем специального иностранного комиссара. За Францией оставили право принудительного получения угля и других промтоваров на определенный промежуток времени. Но Германия получила право обращения в арбитражную комиссию с требованиями сокращения или отмены этих поставок. Германии предоставлялся заем в 800 млн. марок. Его давал англо-американский капитал.

Таким образом, Лондонская конференция 1924 года устанавливала господство англо-американского капитала в Германии и соответственно в Европе. Германию же направляли на восток. При помощи плана Дауэса англосаксы надеялись превратить Советскую Россию в аграрно-сырьевой придаток индустриального Запада.

РУРСКИЙ КОНФЛИКТ 1922-23

острый конфликт герм. и франц. монополий в связи с франко-бельг. оккупацией Рура в янв. 1923. Р. к. был спровоцирован реакц. силами нем. пром. капитала, к-рые выступали против репараций, установленных Версальским договором, и стремились к созданию франко-герм. синдиката угля и стали, в к-ром им было бы обеспечено господств. положение. 11 дек. 1922 миллиардер Стиннес, форсируя "политику катастроф", опубликовал заявление, из к-рого следовало, что по мнению герм. монополий герм. пр-во даже под угрозой оккупации Рура не должно платить репараций. 9 янв. 1923 репарац. комиссия Антанты голосами представителей Франции, Италии и Бельгии (представитель Англии был против) вынесла постановление о том, что Германия не выполняет своих обязательств. 11 янв. 1923 франц. и бельг. войска начали оккупацию Рурского бассейна, в результате к-рой было занято ок. 7% послевоен. терр. Германии, где добывалось 72% угля и производилось более 50% чугуна и стали. Командующий оккупац. армией франц. генерал Дегут объявил Рурскую область на осадном положении и приступил к занятию шахт, рудников, заводов, ж.-д. станций и портов. Оккупация надолго парализовала экономику Рура. Герм. пр-во, разжигая националистич. чувства, призвало население Рура к пассивному сопротивлению и саботажу. Оккупац. власти ответили репрессиями: выселили из Рура в неоккупированную часть Германии ок. 130 тыс. чел., налагали штрафы, выносили смертные приговоры. С протестом против оккупации выступило только Сов. пр-во. Оккупация Рура поставила Германию на грань экономич. катастрофы и стала исходным пунктом огромных социальных потрясений в стране. Р. к. способствовал развитию революц. кризиса 1923 в Германии.

Д. С. Давидович. Москва.

Советская историческая энциклопедия. - М.: Советская энциклопедия . Под ред. Е. М. Жукова . 1973-1982 .

Смотреть что такое "РУРСКИЙ КОНФЛИКТ 1922-23" в других словарях:

Острый международный конфликт в связи с франко бельгийской оккупацией Рура. 11 декабря 1922 немецкий миллиардер Г. Стиннес опубликовал заявление, из которого следовало, что германское правительство не должно платить репараций. 11 января… …

Оккупация Германии … Википедия

- (France) Французская Республика (République Française). I. Общие сведения Ф. государство в Западной Европе. На С. территория Ф. омывается Северным морем, проливами Па де Кале и Ла Манш, на З. Бискайским заливом… … Большая советская энциклопедия

- (France) гос во в Зап. Европе. Площ. 551 601 км2. Нас. 52 300 тыс. чел. (на 1 янв. 1974). Св. 90% населения французы. Столица г. Париж. Подавляющее большинство верующих католики. По конституции 1958 в состав Ф., кроме метрополии, входят:… …

- (Ruhr) промышленный район на З. Германии, основная индустриальная база ФРГ. Территория Р. совпадает с бассейнами правобережных притоков Рейна Рура, Эмшера и Липпе. На Р., занимающий 2,5% площади ФРГ, приходится (1962) 4/5 добычи кам. угля и 3/4… … Советская историческая энциклопедия

Запрос «Муссолини» перенаправляется сюда; см. также другие значения. Бенито Муссолини Benito Mussolini … Википедия

I (Ruhr) река в ФРГ, правый приток Рейна. Длина 235 км, площадь бассейна около 4,5 тыс. км2. Берёт начало в отрогах гор Зауэрланд. Течение преимущественно горное; в низовьях протекает по равнине. Зимнее половодье, летняя межень, осенние… … Большая советская энциклопедия

Королевство Бельгия (Koninkrijk van Belgie, Royaume de Belgique). I. Общие сведения Б. государство в Западной Европе. Граничит на Ю. З. с Францией, на С. с Нидерландами, на В. с ФРГ и Люксембургом. На С. З. омывается… … Большая советская энциклопедия

Репарационный план для Германии, разработанный международным комитетом экспертов под председательством американского банкира Ч. Дауэса; был утвержден 16 августа 1924 на Лондонской конференции представителями держав победительниц в 1 й… … Большая советская энциклопедия

Рур (Ruhr), крупнейший промышленный район ФРГ. Расположен на территории земли Северная Рейн Вестфалия, по правобережью Рейна. Примерные границы ‒ притоки Рейна: на Ю. ‒ Рур, на С. ‒ Липпе; с З. на В. район тянется от Дуйсбурга до Дортмунда,… … Большая советская энциклопедия

Как уже отмечалось, неустойчивость Версальско-Вашингтон-ской системы проявилась в целой серии международных конф­ликтов и политических кризисов. Самым острым из них стал так называемый Рурский кризис, связанный с решением репараци­онного вопроса. В этом кризисе отразились как возраставшее противодействие Германии выполнению условий Версальского договора, так и противоречия между его составителями - союз­ными державами.

Открыто провозгласив центральной задачей своей внешней политики ревизию унизительных постановлений Версаля. Гер­мания в первый послевоенный период не имела достаточных сил для ее осуществления. Отсюда тактика «-скрытого противо­действия» при одновременном накоплении экономической и военной моши и попытках укрепления своих международных позиций. Подобная тактика включала а себя следующие направ­ления деятельности В начале 1920-х гг. германские правительственные и воен­ные круги особое внимание уделяли созданию основы для вос­становления военного потенциала. Согласно доктрине команду­ющего рейхсвером генерала Ханса фон Секта, существовавшая в Веймарской республике «малая армия» и особенно ее 4-тысяч-!1Ь!;; офицерский корпус рассматривались как база для быстрого развертывания крупномасштабных вооруженных сил. В Герма­нии тайно продолжал функционировать Большой генеральный штаб. Почти полностью было сохранено военное производство. Неслучайно в 1923 г. Германия вышла на четвертое место в мире (после Англии. США и Франции) по экспорту оружии и воен­ных материалов.

В целях улучшения своего международного положения герман­ское правительство достаточно эффективно применяло два сред­ства: использование противоречий между Францией и англо-сак­сонскими державами, а также сближение с Советской Россией. В первом случае Германии удалось заручиться поддержкой Англии и США в смягчении условий репарационных выплат, во втором - добиться заключения Рапалльского договора, который рассматри­вался в Веймарской республике как своего рода рычаг воздействия на союзные державы.

Тактика «скрытого противодействия» наиболее ярко про­явилась в выполнении, а. вернее, в невыполнении Германией своих репарационных обязательств. Официально приняв Лон­донский репарационный план. разработанный на межсоюзни­ческой конференции весной 1921 г., германское правительство с осени того же года стало успешно его саботировать, ссылаясь на крайне тяжелое финансовое положение. Расчет на благо­склонное отношение к такой линии поведения англичан и аме­риканцев полностью оправдался. В июне 1922г. Международ* ный комитет банкиров под председательством Дж. П. Моргана (^комитет Моргана») на заседании в Париже объявил о согла­сии предоставить Германии заем при условии уменьшения «до разумных пределов» размера выплачиваемых ею репараций. Под давлением английских представителей репарационная комис­сия в октябре 1922 г. освободила Веймарскую республикуот платежей наличными сроком на 8 месяцев. Тем не менее пра­вительство К. Вирта в ноябре того же года направило комиссии ноту, в которой говорилось о неплатежеспособности Германии и выдвигалось требование объявить мораторий на 4 года и пре­доставить ей крупные займы.

Такой ход событий по вполне понятным причинам никак не устраивал Францию. В начале января 1923 г. французский-пемьер-министр Р. Пуанкаре выдвинул ультиматум издвух

->нктов. Во-первых, он потребовал установления строгогокон- гюля над финансами, промышленностью и внешней торгов­ец Германии, лабы заставить ее регулярно вносить репараци-"ные взносы. Во-вторых, премьер заявил, что в случае оче-

"едного срыва выплаты репараций. Франция о порядке рименения санкций оккупируетРурскую область.9 января

- "2! г. репарационная комиссия, и которойглавенствующую

-" ль играли французы, констатировала невыполениеГерманн- :-< обязательства по поставке угля Франции в счетрепараций.

чрелелив его как "преднамеренное».Через день. 11января. Франко-бельгийские войска вошлив Рур.

Так начался Рурский кризис, который резко обострил обста­новку как в самой Германии, так и на международной арене.

Правительство В. Куно, официально провозгласив полити­ку «пассивного сопротивления» и призвав население оккупи­рованных территорий к «гражданскому неповиновению*, ото­звало своих дипломатических представителей из Франции и Бельгии. Генерал Сект в своем меморандуме ратовал за веде­ние оборонительной войны. Резкий спад в экономике усилил социальную напряженность. Опасность новых революционных взрывов в Германии в сочетании с угрозой дальнейшей деста­билизации европейского международного порядка - такова была суть Рурского кризиса, потрясшего основы Версальской системы-

В аспекте развития международных отношений франко-бельгийская оккупация Рура имела следующие последствия. Рур­ский кризис содействовал еше большему распространению ре­ваншистских настроений в Германии, ее ориентации на поли­тику с «позиции силы». Глава нового германского правительства Густав Штреземан. политик весьма умеренных взглядов, кон­статировал: «Я мало надеюсь, что путем переговоров мы созда­дим терпимую для нас ситуацию, позволяющую жить врамках Версальского договора». Обострились и без того конфликтные отношения между Германией и Францией, которую в герман­ских политических кругах стали называть «врагом № I». Собы­тия в Руре ускорили распад англо-французской Антанты, пре­вратив «сердечное согласие» военного времени в острое проти­воборство в решении германского и других вопросов послевоенного мира. В тревожные дни кризиса союзные дер­жавы в очередной раз могли убедиться, насколько реальной была угрожающая для них перспектива советско-германского сбли­жения. Советская Россия оказалась единственной извеликих держав, которая выступала с решительным осуждением франко-бсльгииской поенном акции. В обращении ВНИК к народам мира от 13 января 1923 г. декларировалось: «Мир вновь ввержен в со­стояние предвоенной лихорадки. Искры сыплются о пороховой погреб, созданный из Европы Версальским договором».

Рурский конфликт был урегулирован 23 ноября 1923г.. когда шахтовладельцы Рура и представители франко-бельгийской конт­рольной комиссии подписали соглашение, по которому первые обязались возобновить поставки угля Франции, а вторые - начать вывод войск и прекратить оккупацию занятых районов. Однако это урегулиров-чние не затронуло глубинных причин кризиса, ре­парационного вопроса и германской проблемы в целом.От реше­ния этих задач зависело не только дальнейшее развитие, но исамо существование Версальско-Вашингтонской договорной системы.

РАЗДЕЛ II________

МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ПЕРИОД -ДВУХ СТАБИЛИЗАЦИИ -

Расстановка сил на мировой арене развитие международных отношений в 1924-1929 гг. (общая характеристика)

Со вступлением капиталистических стран в период экономиче­ской и социальной стабилизации начался новый этап и в истории международных отношений. Этот этап. являясь логическим продол­жением предыдущего, имел следующие отличительные особенности.

В 1920-е гг. правительствам великих держав, победивших в мировой войне, удалось найти общий язык и выработать согла­сованную линию в решении наиболее крупных международныхяро- &1ем. Достигнутый консенсус и стал основой дальнейшего разви­тия Версальско-Вашингтонской системы- Несмотря на всю свою противоречивость, послевоенный мировой порядок, юридически оформленный в Париже и Вашингтоне, был не только сохранен. но и в известном смысле упрочен. Во всяком случае центростре­мительные и конструктивные силы в это время преобладали нал центробежными и деструктивными тенденциями.

Другой характерной чертой рассматриваемого периодастало широкое распространение пацифистских идей и настроений. Пожа­луй. никогда ранее не выдвигалось столько миротворческих про­ектов и не проводилось столько конференций по обеспечению мира и международной безопасности, как в двадцатые годы. Не­случайно в исторической литературе третье десятилетие XX в. ча­сто называют «эрой пацифизма».

Небывалая популярность пацифистских планови программ объяснялась действием различных факторов:трагическими по­следствиями Первой мировой войны и всеобщимстремлением предотвратить подобные военные конфликты вбудущем: необхо­димостью восстановления разрушенного хозяйства ифинансовой системы, что предполагало в качестве важнейшего условия стаби­лизацию международных отношений; активизациеймиротворче­ской деятельности либеральной и демократическойинтеллигенции. а также приходом к власти в ряде европейских стран политиков, чья внешнеполитическая концепция базировалась на принципах паци­физма (Э. Эррио во Франции. Дж. Р. Маклональд в Англии и др.).

Однако наиболее значимая причина всплеска пацифистских устремлений крылась в самом характере международном обста­новки, сложившейся к середине 1920-х гг. Ее уникальность со­стояла в том, что правительственные круги всех без исключения великих держав, хотя и по разным мотивам, были заинтересова­ны в сохранении мирного статус-кво. Ведущие державы-победи­тельницы (США. Англия. Франция) выступали против любых попыток силовой деформации Версадьско-Вашингтонской сис­темы, создателями которой они являлись. Побежденные государ­ства (прежде всего Германия), а также державы, считавшие себя «незаслуженно обделенными» постановлениями Парижской и Вашингтонской конференций (Италия и Япония), не обладали в то время достаточной мощью для военной ревизии установлен­ного международного порядка и использовали дипломатические, т.е. мирные средства и методы для реализации своих внешнепо­литических целей- Что касается Советского Союза, то его партий­но-государственное руководство, не отказываясь от лозунгов про­летарского интернационализма, сконцентрировало свои усилия на укреплении международных позиций СССР на основе прин­ципов мирного сосуществования. Не последнюю роль в форми­ровании этого курса сыграл разгром «антипартийной группиров­ки» по главе с Л.Д. Троцким, осуждение ее революционного мак­симализма. отрицавшего саму возможность построения социализма в СССР без победы мировой революции. И.В.Сталин, провозг­лашая Советский Союз «рычагом» и «базой» развития мирового революционного процесса, отстаивал самостоятельное значение социалистических преобразовании в стране, что. в свою очередь, требовало создания благоприятных внешнеполитических условий, поддержания «мира во всем мире» и нормализации отношений с капиталистическими державами. Таковы были реальные предпо­сылки «эры пацифизма».

Итог

вывод французских войск из Германии

Противники Командующие Потери

неизвестно

неизвестно

Рурский конфликт - кульминационный период военно-политического конфликта между Веймарской республикой и франко-бельгийскими оккупационными войсками в Рурском бассейне в 1923 году .

Напишите отзыв о статье "Рурский конфликт"

Литература

• Michael Ruck: Die Freien Gewerkschaften im Ruhrkampf 1923 , Frankfurt am Main 1986;
• Barbara Müller: Passiver Widerstand im Ruhrkampf. Eine Fallstudie zur gewaltlosen zwischenstaatlichen Konfliktaustragung und ihren Erfolgsbedingungen , Münster 1995;
• Stanislas Jeannesson: Poincaré, la France et la Ruhr 1922-1924. Histoire d’une occupation , Strasbourg 1998;
• Elspeth Y. O’Riordan: Britain and the Ruhr crisis , London 2001;
• Conan Fischer: The Ruhr Crisis, 1923-1924 , Oxford / New York 2003;
• Gerd Krumeich, Joachim Schröder (Hrsg.): Der Schatten des Weltkriegs: Die Ruhrbesetzung 1923 , Essen 2004 (Düsseldorfer Schriften zur Neueren Landesgeschichte und zur Geschichte Nordrhein-Westfalens, 69);
• Gerd Krüger: «Aktiver» und passiver Widerstand im Ruhrkampf 1923 , in: Besatzung. Funktion und Gestalt militärischer Fremdherrschaft von der Antike bis zum 20. Jahrhundert, hrsg. von Günther Kronenbitter, Markus Pöhlmann und Dierk Walter, Paderborn / München / Wien / Zürich 2006 (Krieg in der Geschichte, 28) S. 119-130.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Рурский конфликт

28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.